Публикации: Интервью

Немецкий профессор Кнут Курт Рихтер знает три языка, публикуется в ведущих научных международных журналах и обладает множеством ученых степеней и званий. Что заставило его полтора года назад приехать в Россию — преподавать студентам Санкт-Петербургского госуниверситета?

— Ведущие российские вузы осознали, что повышение конкурентоспособности на рынке образования невозможно без зарубежных преподавателей и студентов. Но условия для привлечения известных ученых пока не созданы. Господин Рихтер, что вас побудило оставить Европейский университет «Виадрина» во Франкфурте-на-Одере?

— У меня особое отношение к России. Я из бывшей ГДР, в свое время учился в Ленинградском госуниверситете и там же оканчивал аспирантуру. Логично, что я вернулся именно сюда. Из Европейского университета ушел, потому что достиг пенсионного возраста. В землях Германии действует такое правило: после 65 лет, это срок выхода на пенсию, вуз необходимо покинуть (сейчас сроки постепенно увеличиваются, и профессора немного позже будут покидать вуз). Я заслужил право доработать до 68. Можно сотрудничать с университетом, но прежнюю роль ты уже играть не будешь. А в России мне предоставили возможность продолжить занятия наукой и обучение студентов. Поэтому я постараюсь передавать накопленный опыт молодому поколению еще несколько лет. Взял кафедру и по мере возможности объясняю, что такое глобальная экономика. Первое, о чем я говорю, — не надо ориентироваться только на региональную или российскую специфику. Так вы никогда не сможете подняться на более высокий уровень. Не нужно зацикливаться только на отечественных фирмах. Когда я трудился в Германии, наши студенты проходили практику и потом работали в Голландии, Португалии, Бразилии: где именно находится бизнес, никакой роли не играет.

Недавно у меня брала интервью студентка одного из екатеринбургских вузов, она учится на направлении «Мировая экономика». Я спросил ее про дипломную тему. Она говорит: «Привлекательность Свердловской области». Опять о том же. Я понимаю: имеется в виду, как бы привлечь сюда весь мир. Но надо в большей мере стремиться к тому, чтобы проблематика научной работы была интересна всем, большинству стран. Это когда мы открываем важные для всего мира экономические проблемы. Другой пример — мне часто ученые говорили: давай я тебе пришлю работу о том, как формируется экономика в Ленинградской области. Я говорю: кому это надо. Это неинтересно миру.

Все очень забюрократизировано

— Российские вузы выполняют госзаказ, готовят кадры для отечественной экономики. Проблема в том, что мы готовим специалистов, которые востребованы сегодня. Как их воспримет рынок труда через пять лет, никому не известно.

— На Западе ведущие вузы не готовят студентов к определенной узкой профессии. Там пытаются давать такие компетенции, которые помогут в будущем хорошо выполнять работу, содержание которой нам самим еще до конца сегодня не ясно. Надо научить студентов мыслить по-научному, потому что настоящая сегодняшняя наука — это завтрашняя практика.

— Государство в свою очередь ориентируется на потребности бизнеса в кадрах. Нам нужны металлурги, банкиры, аналитики и другие специалисты.

— Я все время слышу, что надо ориентироваться на потребности бизнеса. С одной стороны, это верно. С другой — бизнес в целом мыслит краткосрочно. Почему одни компании взлетают, другие банкротятся? Почему одни наращивают объемы производства, другие теряют рынок? Потому что эти другие не мыслят стратегически. Достигли каких-то результатов, бизнес начал работать хорошо, и они расслабляются. Я всю жизнь работал с бизнесом, это около 80 компаний, причем не только немецкие. Там масса недостатков, даже у таких продвинутых, как Bosch. Безусловно, к их мнению тоже надо прислушиваться, но всегда помнить, что наука должна смотреть вперед.

— Но мы не можем совсем отказаться от планирования, кого и сколько нам надо готовить.

— Я и не говорю, что государство вообще не должно думать, кого оно готовит. Однако именно ученые должны определять наполнение учебных программ. Ни в одной стране я не слышал, чтобы государство классифицировало научные направления, как это делается в России. Все очень забюрократизировано. Никому не надо, чтобы кто-то сидел и указывал: «Пункт пять — сюда надо включить такую-то дисциплину». Это, с моей точки зрения, лишняя работа. Есть кафедры, которые дают ориентиры, есть факультеты, которые самостоятельно должны решать, чему учить студентов.

— Насколько мне известно, вы постоянно выступаете за обновление научных кадров.

— Вы сами знаете, что средний возраст преподавателей в российских вузах очень высокий, та же ситуация в РАН. Посмотрите на ведущие вузы: там есть пожилые профессора, но при этом много молодых специалистов, которые двигают новые идеи. В России же пока доминирует пожилое поколение, и тут ничего не поделаешь.

Отдельный разговор — исследования. Занимаются в России часто тем же, что и 40 лет назад, такая ситуация во многих научных организациях. Я говорю не об инструментарии как, например, математика, он универсален, я сам успешно использую знания, которые получил когда-то еще в Ленинграде, а о научных темах. Нужны новые направления, которые будут отвечать на поставленные сегодня вызовы. Например, проблемы экологии и производства. У меня несколько работ на эту тему в научных журналах, их цитируют во всем мире, особенно китайские ученые (индекс Хирша — характеристика продуктивности ученого, основанная на количестве публикаций и количестве их цитирований, — у г-на Рихтера, по базе данных Scopus, равна 9. — Ред.). Но при этом, к сожалению, пока в России еще никто на такое направление не обращал заметного внимания.

Сосредоточены на себе

— Все, о чем вы говорили, частично объясняет слабые позиции российских вузов в мировых рейтингах.

— Россия во многих научных вопросах фокусируется на самой себе, как будто внешним миром почти не интересуется. Она больше импортирует знания, чем экспортирует. Я это ощущаю во всем. Но если ты хочешь попасть в рейтинг, а это показатель глобального рынка, надо понимать, что хочет видеть некий глобальный покупатель (ученые, бизнес, политики всего мира). Нужно больше заниматься тем, чем мир занимается. Надо производить такие знания, которые требуются миру. А российские ученые, особенно экономисты, говорят только о российской экономике и российском бизнесе. Это кому-то интересно, но не большинству. Поэтому у российских ученых очень небольшая ниша, она не позволит стать лидером. Это не значит, что не надо заниматься Россией, просто нужно смотреть на все более глобально. Обратите внимание на лауреатов Нобелевской премии, они всегда занимаются проблемой, которая актуальна для всего мира. Ситуация в российских вузах меняется, но недостаточно быстро. Я на днях читал лекцию, сравнивал традиционные университеты и ведущие — инновационные. Наверное, каждый понимал, что когда я говорю про традиционные университеты, говорю особенно про Россию. Когда рассказываю новых веяниях, рассказываю о Западе. Я же не только в Германии работал, я работал в разных университетах мира и знаю ситуацию изнутри.

— В России есть разные вузы, я бы не стал их объединять в одну группу. МГУ, например, выглядит гораздо сильнее других отечественных университетов, по крайней мере, в рейтинге QS World University Rankings 2012, где он занял 116 место.

— Я бы не сказал, что это в целом очень инновационный вуз. Там, конечно, есть продвинутые факультеты, которые покрывают отсталость других подразделений. Но экономический факультет МГУ я бы к инновационным не отнес. Как раз там я встречал очень много консервативных взглядов. Я на Урале вижу более продвинутые взгляды, например, в УрГЭУ, чем в некоторых московских вузах.

— Почему тогда уральские университеты выглядят слабее?

— Вы же знаете, что место в рейтинге зависит от большого числа показателей, в том числе от инфраструктуры учебного заведения. Когда присваивается место в рейтинге, все имеет значение, вплоть до наличия теннисной площадки. Ну и потом, в уральских вузах мало иностранцев работает и учится. На Западе они занимают чуть ли не половину всех мест. А почему не приезжают? Проблема в инфраструктуре. Я это ощущаю на себе. Приходится решать визовые вопросы, регистрироваться, перерегистрироваться, платить большие налоги. Все это пугает. А если они с семьей приезжают, что будут делать их жены, дети? На Западе есть менеджеры, которые занимаются твоим благоустройством. Они помогают искать квартиру, место в детских садах, школах.

— Немецкие вузы во многом испытывают те же проблемы, что и российские. И места в мировых рейтингах у них тоже невысокие.

— В каком-то смысле российские и немецкие университеты и вообще наука в похожих ситуациях. Советский Союз почти 70 лет жил в определенной изоляции. Германия по сути с 1933 года тоже пребывала в некоторой изоляции, когда выгнали почти всю еврейскую интеллигенцию. А это, наверное, процентов 30 научных кадров. Кровь из науки вышла. От этого Германия будет страдать еще десятилетия, если не столетия. Фашисты вообще немецкую науку хотели создавать, ну вы все это знаете. И после войны немцы тоже на себя ориентировались: надо было восстановить всю страну. Это сейчас молодые немецкие ученые публикуют свои работы на английском языке. Старшее поколение им владеет в меньшей мере, как и в России, впрочем. А ведь всегда надо было изучать самые последние изобретения или статьи американских ученых.

Я, например, изо всех сил старался публиковаться в ведущих международных журналах, хотя это было сложно. В том числе по этой причине после объединения Германии, я в числе немногих профессоров экономики ГДР смог продолжить работать в университете. Другие оказались неконкурентоспособны. Я всегда старался работать в двух направлениях. С одной стороны, у меня было множество проектов с российскими учеными и студентами. Через мою кафедру проходили, наверное, сотни людей из разных вузов России. В Германии это очень просто организовать: находишь средства и все. С другой стороны, я понимал, что это меня не удержит в университете, нужно заниматься глобальными научными проблемами. Это позволило мне попасть в число 3% лучших профессоров Германии, Австрии и Швейцарии по научным исследованиям в области экономики предприятия.

У немецких вузов есть и другие проблемы. Инфраструктура здесь неплохая, но условия для привлечения иностранных ученых пока неидеальны: есть внутренние барьеры. Мы выбираем на вакантную позицию профессора немца, а не китайца, потому что публикуем объявление на немецком, а не на английском языке. Студентам лучше. Но и они сначала думают об Англии и США, и только потом о Германии. Поймите, если я рекомендую российским вузам изменения, это не означает, что в Германии все гораздо лучше. При этом немецкое правительство и другие организации стараются сделать немецкую науку более интернациональной. Но ренкинги и рейтинги в конце концов не главное. Главные индикаторы науки и образования — это качество жизни людей, состояние окружающей среды, товары, которые ты видишь в магазине, автомобили или самолеты, которые производишь. Инфраструктура, а не искусственные рейтинги. Они не все могут объяснить. Например, почему если у английских вузов такой хороший имидж, их экономика выглядит не очень здоровой.

— Как можно вуз превратить в центр развития инноваций? Нам постоянно приводят в пример Питтсбург, который получил второе дыхание, благодаря университету, предложившему нестандартные решения экономических проблем.

— Инновации имеют очень короткий жизненный цикл, смартфоны, например, каждый день почти меняются. Нужно создавать соответствующую структуру, которая будет мобильно и гибко реагировать на рынок. При университете должны работать кластеры, которые надо освободить от бюрократии и бумагопроизводства. Не надо ждать годами утверждения каких-то планов и т.д. Это нельзя сделать в традиционном университете, где уже сложилась определенная структура, ее трудно сломать. Все держатся за свои места. Я постоянно слышу по телевизору — такому-то руководителю исполнилось 80, а то и 90 лет. И все этим гордятся. Но это плохо. Это мешает новым мыслям. Ректор Санкт-Петербургского университета старается переломить ситуацию, но я вижу, как это сложно.

— Европу часто хвалят за то, что университеты там — открыты не только глобальному миру, но и местному сообществу. Когда по первому этажу вуза, например, можно перейти на соседнюю улицу. Казалось бы, ничего особенного. Но благодаря такому нюансу любой городской житель приобщается к образовательному пространству. В России до сих пор нужно предъявить паспорт или пропуск, чтобы пройти в университет.

— Это действительно важная особенность. Я понимаю, что есть соображения безопасности, но открывать двери необходимо, если мы хотим изменить пространство, сделать образование и науку доступнее. У вас много торговых центров. Было бы правильно, если бы университет и торговый центр делили какие-то площади, когда посетитель даже не понимает, что сейчас находится в помещении вуза, где тебе дают информацию, предлагают посетить семинары. В Германии очень модны университеты для пенсионеров. Любой из них за небольшую плату может посещать лекции, приходить в университет и сидеть со студентами. Муж моей сестры все время посещает занятия по истории. Это же здорово. Важно, чтобы университет был воспринят городом и его жителями, чтобы они им гордились.