В начале 111-й Нобелевской недели «Известия» публикуют интервью с российским изобретателем Игорем Петровым, в сентябре получившим Шнобелевскую премию. Инженер из города Снежинск Челябинской области Игорь Петров, которому дали Игнобелевскую (Шнобелевскую) премию за превращение взрывчатки в алмазы, на этих выходных вернулся в Россию. После церемонии награждения из американского города Кембридж (Массачусетс) он полетел во Вьетнам, читать лекции. В интервью «Известиям» Петров рассказал о своем вполне серьезном наноалмазном бизнесе, о том, как обойти российские почтовые ограничения по перевозке образцов веществ и как он относится к своей премии.
— Поздравляем! Как отметили?
— Спасибо большое! Мы очень рады, я в проекте достаточно давно. Отметили как полагается. Вот только вернулись из научно-делового турне.
— А когда узнали о том, что получите премию?
— Еще в начале лета. Я пытался выяснить, кто меня номинировал, но не вышло.
— А сами кого бы номинировали? Например, лауреаты Нобелевской имеют такое право. Наверняка Шнобелевские тоже могут.
— Только не пишите в своем материале, что я лауреат Шнобелевской премии. Это обидное слово родилось у нас благодаря искаженному восприятию в России и изображению медали с носатым человеком. Зря эту премию недооценивают, необоснованно — просто у нее другой формат. Мы четвертые из российского пространства, которые получили Антинобелевскую премию, Нобелевскую получили 16 ученых. Андрей Гейм, которому дали в 2010-м Нобелевскую за графен, десятью годами ранее получил Игнобелевскую за исследование левитации лягушек с помощью магнитов.
— В отличие от Гейма вы имеете российское гражданство. Снежинск — это ЗАТО (закрытое административно-территориальное образование. — «Известия»), режимный объект. Трудно выезжать вам из страны?
— Такие ограничения, в частности, касаются сотрудников снежинского ВНИИЭФ, который сейчас называется Федеральный ядерный центр. Хотя большая часть нашего коллектива из девяти человек является выходцами из него, мы давно там не работаем и довольно часто ездим за границу, по обычным визам.
— Ваша коллега-соавтор по одному из наноалмазных патентов — проживающая в Северной Каролине Ольга Шендерова. Какая-то доля ваших разработок ведется в США?
— Нет, все исследования проводятся в России, я в них непосредственно участвую, а Ольга приезжала к нам.
— В чем суть вашей технологии — если вкратце для обывателя? И кто финансировал работы?
— Работу непосредственно над этим проектом начали в 2005 году, тогда американский Фонд гражданских исследований и развития (CRDF) выделил $50 тыс. на исследование «Технология утилизации боевых взрывчатых веществ для производства наноалмазов». Еще £150 тыс. мы позже получили от британского фонда CNCP.
Алмазные частицы у нас размером в десятки нанометров, так что мне ничего не стоит шутить с женой: «Я тебя засыплю алмазами, дорогая!». Собственно, на сцене во время церемонии я тоже отсыпал пятерым Нобелевским лауреатам по серой щепотке наших алмазов. Мы-то без пояснений можем понять, что алмаз и бриллиант — точно разные вещи, но в английском ведь их не различают — diamonds и diamonds!
Вообще первый синтетический наноалмаз был получен в 1962 году в рамках ВНИИЭФ. С одним из первооткрывателей — Вячеславом Васильевичем Даниленко — до сих пор советуются ученые.
Из тротила и гексогена посредством взрывов получают так называемую шихту, наше сырье — мы взрывных работ не ведем, покупаем уже готовую шихту. Ее мы обрабатываем в определенной среде в замкнутом пространстве и при определенных условиях — это наше ноу-хау.
— Получается, само открытие довольно старое, в целом технология производства наноалмазов из взрывчатки, насколько известно, изобретена в 1986 году, а дивиденды получаете вы и ваши коллеги. Ведь снежинское ООО «СКН», которое получало гранты, принадлежит вам на 50%.
— Послушайте, я не спорю, но нам повезло продвинуться именно с конкретным способом получения алмазов из взрывчатки. Наша заслуга — в нашем ноу-хау, именно промышленном способе, допускающим масштабирование.
— Еще у вас есть ООО «Роснанотех», в нем вам принадлежит 75%. Оно так же, как и СКН, получало гранты от Фонда Бортника.
— Нараскапывали про нас! От Фонда Бортника мы в конце 2000-х получили порядка 4,5 млн рублей, но на другие исследования — касающиеся гальванических покрытий, модифицированных наноалмазами, а также озоновых наноалмазов. Дело в том, что есть стандартные наноалмазы — где частицы в суспензии заражены положительно, мы именно такие сейчас делаем. А есть озоновые, отрицательно заряженные — более-менее промышленного оборудования для их производства сейчас нет.
— Кто покупает вашу продукцию?
— С 26 мая 2012 года, когда наноалмазы были исключены из списка драгоценных камней, экспортировать стало гораздо проще. До того несколько лет приходилось платить до 100 тыс. рублей за таможенное оформление одной партии. Сейчас оно обходится примерно в $400: 1 тыс. рублей — пошлина, остальное — услуги таможенного брокера.
Всего с 2007 года у нас более 40 контрактов. С весны мы заключили уже четыре — на поставку в США, Швейцарию, Австралию и Индию: заказывают от 1–2 до пары десятков кг. Точных цен назвать не могу, но вообще мы и наши конкуренты продаем наноалмазы по цене от $1 тыс. до $10 тыс. за кг.
Индийцы используют наноалмазы для гальванического покрытия деталей различного промоборудования: увеличивается износостойкость. В полировальных машинах также используются. В Швейцарии наши наноалмазы применяют в устройствах для защиты от электромагнитного излучения — примочках к мобильным телефонам. Есть и направления, которые пока не реализованы. Российский ученый Михаил Григорьевич Иванов придумал, как использовать наноалмазы в производстве масел и смазок с заранее заданными свойствами. Но вы же знаете, как в России тяжело внедрять что-то новое. Очень мало менеджеров от науки, которые могут выстраивать и потом лоббировать, продвигать. Да и с научными кадрами далеко не все в порядке.
— А кто ваши конкуренты?
— Петербургский ФГУП «Алмазный центр», «Реал-Дзержинск» из нижегородской области и НПО «Алтай» из Бийска — по крайней мере, последние раньше производили.
— То есть рынок как таковой есть и неужели у вас российских заказчиков нет?
— Были заявки, но всем российским клиентам нужно «вчера». У нас заказов уже на три года вперед.
— Стало быть, будете расширяться.
— Да. Сегодняшних производственных мощностей хватит на 200 кг суспензии в год. Можно было бы за срок до года увеличить мощности, но тяжелее найти людей.
— А сырья, шихты вам хватит? Раньше, насколько получилось выяснить, вам поставлял ее копейский «Завод «Пластмасс».
— Здесь тоже сложности, о которых я не хотел бы говорить. Если абстрактно, то некоторое предприятие, которое акционировалось, и теперь у нас большие перебои с поставками.
— Кроме рекламы, организаторы Игнобелевской премии вам подарили что-то? Денежной премии никакой нет?
— Нет, никаких грантов. Песочные часы вручили, поставим их на полку к остальным регалиям.
По бокам — наноалмазы
— Коллеги, разумеется, но поздравляли ли вас с премией какие-либо российские чиновники?
— Нет. Чиновникам мы, ученые, в сущности, безразличны. Моя группа начала работу с наноалмазами еще в 1995 году, и всегда были большие проблемы с таможней. Разве что, должен отметить, когда пошла мода на нанотехнологии, таможенное оформление резко сократилось до двух часов. Но, например, посылать небольшие образцы за границу до сих пор не можем — запрещают почтовые правила. Приходится исхитряться: любой коллега, который летит за рубеж на конференцию, перевозит реагент самостоятельно и там уже отправляет в любую точку мира.
— Среди других ваших разработок, что довольно неожиданно — способ обучения скоростной стрельбе.
— Да, было дело. Это наша совместная с отцом разработка по системному владению оружием. Ему еще приходят благодарности от Федерации практической стрельбы. А сам я пистолета давно в руки не брал.
